Михаил, 58 - 12 августа 2011 09:23

...Я привык к жизни при минус 30 °C. Я не охочусь. Я считаю неслыханной невежливостью отстреливать обитателей леса, в котором живешь как гость. Вам нравится, когда на вас нападает иностранец? Кроме того, мою мужественность никоим образом не ущемляет тот факт, что более красивые, благородные и грациозные, чем я, существа свободно живут в бескрайней лесной чаще. После полудня я изучаю свои владения, хожу по лесу, отыскивая следы оленей, волков, рысей и норок.

Я часто хожу в горы. Там Байкал становится виден над верхушками деревьев. Озеро - это целая страна. Заливы и мысы вырисовываются на фоне льда цвета слоновой кости. В 80 километрах к востоку видны вершины бурятских гор, за которыми угадываются степи Монголии. Я, который хватался за каждую секунду жизни, чтобы свернуть ей шею и выжать соки, учусь часами неотрывно смотреть на небо, сидя возле костра, размышляя о важнейших вопросах: бывают ли страны в форме облаков?

Иногда буря разметывает снег. Тогда открывается лед на озере: яркий, чистый, с бирюзовыми прожилками. Можно подумать, что это изображение клубков нейронов, увеличенных под микроскопом. Когда я скольжу по замерзшему зеркалу, под лезвиями коньков проносится психоделический калейдоскоп: я скольжу по сновидению в тысячу метров глубиной.

Иногда в стекло стучит синица. Синицы не обладают снобизмом тех птиц, что проводят зиму в Египте. Они стойко держатся и охраняют замерзший лес. Я говорю с ними. Беседую я и с деревьями, лишайниками и с самим собой. Разговоры с самим собой - удовольствие отшельника. Вернувшись в общество, он не выносит, когда его перебивают. Церковным сводам я предпочитаю свод из лесных крон. В жизни нужно выбирать, под какой кровлей жить. Я очень хотел бы верить в античных богов, общаться с нимфетками, мечтать об ундинах. Увы, ясность ума высушила мне сердце: я могу лишь играть в поклонение феям. Часто верить - значит притворяться.

Одиночество меня не тяготит. Оно плодотворно: когда у тебя нет никого, кому ты мог бы поведать свои мысли, лист бумаги становится ценным наперсником, который, к тому же, никогда не устает. Записная книжка становится заменой вежливому собеседнику. Одиночество налагает на тебя некоторые обязанности. Когда ты один, нужно стараться вести себя добродетельно, чтобы не пришлось за себя краснеть. Полгода затворничества - это вызов самому себе: сможешь ли ты сам себя вынести? Если ты станешь себе отвратителен, тебе не на кого будет опереться, не будет ни одного лица, которое помогло бы тебе раскрыть глаза: Робинзон, начав сомневаться в себе, заканчивает свои дни в свинарнике. Лесной инспектор Шабуров, доставивший меня на этот берег в первый день, знал об этом. Он загадочно обронил, потирая висок: «Здесь прекрасное место для самоубийства».

Через каждые 20-30 км стоит пост с лесным инспектором. Мои соседи иногда без предупреждения навещают меня. Их всех зовут Владимирами. Это русские жители лесов: они любят Путина, ностальгируют по Брежневу и испытывают к Западу такое же недоверие, какое крестьянин испытывает к мещанину. Они ни за какие богатства, даже за все состояние олигарха Абрамовича, не согласятся вернуться в город. Как смогли бы они пережить тесноту и скученность, если каждое утро, открывая дверь, они видят водную равнину, на которой живут дикие гуси? Они владеют своими угодьями, как феодалы, охраняя их с ружьем на плече, вдали от московских законов. Свобода - внебрачная дочь лесной жизни.

Порой у меня ночуют рыбаки. Происходит обычный ритуал: я откупориваю бутылку водки, мы выпиваем по три стакана. Первый за встречу, второй за Байкал, третий за любовь. Одну каплю выливаем на пол - домовым. Мои посетители приносят мне мировые новости: разливы нефти, беспорядки на окраинах, финансовые кризисы и теракты. Новости придумали, чтобы убедить отшельников оставаться в своих убежищах.

Прошел морозный февраль; медленный март; тихий апрель. Русская зима похожа на ледяной дворец: она светла и стерильна. Однажды что-то на земле изменилось. Лед взбух от воды, что предвещало скорый ледоход. 22 мая силы весны перешли в наступление, сводя на нет усилия зимы и упорядочивая мир. Ледовый покров вздрогнул, лед взорвался, высвобождая волны, которые погребли под собой эти осколки витража. Радуга протянулась меж берегов, на которые во весь дух слетаются первые эскадры уток. Зима приказала долго жить, озеро раскрылось, лес ожил. Проснувшиеся медведи бродят по берегу, из гумуса вылезают личинки, цветут рододендроны и азалии, муравьиные потоки струятся по склонам игольчатых муравейников. Звери знают, что тепло не продлится долго и что нужно срочно размножаться. Природа, в отличие от человека, не думает, что у нее впереди еще полно времени.

Именно тогда инспектор заповедника подарил мне Айку и Бека, двух четырехмесячных сибирских хаски. До сих пор я боялся собак и цитировал Кокто: «Я люблю кошек, потому что полицейских котов не бывает». Мои новые друзья лают при приближении медведя. Два раза мы нос к носу столкнулись с прекрасными экземплярами Ursus arctos, искавшими добычи на берегу. Медведь знает, что человек медведю - волк, и каждый раз, посмотрев нам в глаза несколько секунд, хищники исчезали в зарослях карликовой ивы. Хочешь быть счастливым - иди своей дорогой.

Мои собаки ни на шаг от меня не отставали. В течение трех месяцев мы вместе ходили по лесу, бегали по вершинам, жили, как норвежские тролли: лазали по лишайникам на плато в тундре, согреваясь у костра на бивуаках, обедая рыбой, пойманной мною на удочку. В конце концов мы стали спать втроем, обнявшись. Я больше никогда не буду высмеивать старых дам, сюсюкающих со своими пуделями, гуляя по тротуарам французских городков....