Наверх
мария, 58 - 1 мая 2012 20:10
Все
«Умру — вдовей по мне три года, а потом выходи замуж».
Пушкин отлично знал свою Наташу. Знал ее нехитрую, словно у маленькой птички, душу. Знал ее простенькую жизненную программу. Знал ее отнюдь не тайные помыслы, обыкновенные желания и сокровенные (откровенные?) мечты.
Рядом с Пушкиным Наташа была разве что маковым зернышком — понятным до боли и простым до удивления.
«Сашка, Машка, Гришка, Наташка», — шутливо перечислял Пушкин своих детей… И еще одна Наташка — большая, но такая же маленькая.
Был ли, не был ли Дантес в той проклятой беседке в саду у Идалии Полетики, целовал он ее колени или не целовал, любила она его или не любила, боже мой, господа, о чем вы, бред какой, ну разве можно принимать горести Гришки и Машки, Сашки и Наташки, которые по утрам голосят в детской, так близко к сердцу?
Пушкин, знающий о жизни все на триста лет вперед — смешно подумать, что он мог дважды вызывать на дуэль какого-то щелкопера за детские проделки…
Все это неправда — то, что мы знаем о дуэли Дантеса и Пушкина, вернее, о ее причинах.
Не было никакого великосветского заговора. Была пустая, глупая, дурацкая интрига, которой Пушкин воспользовался. Воспользовался, чтобы в конце концов рассчитаться с жизнью. Решение было взвешенным, осознанным, хладнокровным и… все равно отчаянным.
Великий русский философ Николай Бердяев всего через семьдесят лет после дуэли Пушкина гневно вопрошал: что ж мы из Пушкина идиота делаем?
Почему отказываем ему в здравомыслии и жизненной позиции? Почему считаем, что в этой полудетской интриге он, как последний глупец, попался на крючок? Нет. Это он — использовал их всех. Он срежиссировал собственную смерть. Потому что просто не мог больше жить.
Птичкина душа Наташи, требующая нехитрого семейного уюта, простеньких светских развлечений, малюсеньких интрижек и несмелых полуизмен…
Страшные долги всем, включая зеленщика, кучера и продавца дров… Большущая семья, в страхе хоронящаяся по углам квартиры на Мойке ровно с часу до трех — «папенька работают»…
Поэтическая поденщина ради наташиных нарядов и шикарных выездов в шесть лошадей…
Поэт, добровольно заточивший себя в клетку с волнистым попугайчиком по имени Наташа…
Он ее и вправду любил. И поэтому он должен был умереть. Ну, потому что невозможно океанскую волну лить на маленькую водяную мельницу. Тут или мельница рухнет, или океан ряской зацветет…
Не мог же он убить ее.
Но вот какое дело…
Наташа-то, трое суток прорыдавшая на коленях у запертой двери в его кабинет (ее не пускали ни под каким предлогом — умирающий Пушкин не позволял, ее маленькое воробьиное сердце могло разорваться)…
Она ведь после смерти его не подвела.
Нет, она не хранила его архив, не разбирала бумаг, не создавала музеев, не писала воспоминаний. Она вообще не очень хорошо понимала, от кого родила четверых детей. Птичка — она разве понимает, что такое океан?
Но она восемь лет вдовела — при бесконечных предложениях руки и сердца — и до конца жизни не снимала траур по человеку, удостоившему ее маленькую душу великой любви.[/SIZE]
Добавить комментарий
Комментарии: 0
