Мои ресницы дрогнули; он прикоснулся к ним осторожным взглядом темно-карих глаз и задал вопрос, отвечать на который в тот момент мне хотелось меньше всего. "Ты меня любишь?" Мы никогда не лгали друг другу, и поэтому в те моменты, когда правда могла причинить ему боль, моему сознанию приходилось изворачиваться подобно телу ящерицы, рискующей быть пойманной цепким хватом охотника."Я не люблю слышать от тебя подобных вопросов", - разверз тишину мой голос. Мои слова ударили его по губам, и его рот распахнулся потоком собственных слов, обвинений, вопросов, упреков; мои ладони заткнули мне уши. Больше всего я боялась повторно услышать тот же вопрос в конце этого монолога. Зная наверняка, что он переспросит, я надеялась, что все же не станет; он спрашивал снова и снова, каждый раз, как неизлечимо больной на чудо, надеясь услышать "Да", зная твердо, что надеется тщетно.