Parashuttistka, 36 - 19 ноября 2010 21:38

Катя пашет неделю между холеных баб,
до сведенных скул.
В пятницу вечером Катя приходит в паб
и садится на барный стул.
Катя просит себе еды
и два шота виски по пятьдесят.
Катя чернее сковороды,
и глядит вокруг, как живой наждак,
держит шею при этом так,
как будто на ней висят.
Рослый бармен с серьгой
ремесло свое знает четко и улыбается ей хитро.
У Кати в бокале сироп,
и водка, идолька лайма, и куантро.
Не хмелеет; внутри коротит проводка, дыра размером со все нутро.
Катя вспоминает, как это тесно, смешно и дико,
когда ты кем-то любим.
Вот же время было, теперь, гляди-ка, ты одинока,
как Белый Бим.
Одинока так, что и выпить не с кем,
уж ладно поговорить о будущем и былом.
Одинока страшным, обидным, детским –
отцовским гневом, пустым углом.
В бокале у Кати текила, сироп и фреш.
В брюшине с монету брешь.
В самом деле, не хочешь, деточка – так не ешь.
Раз ты терпишь весь этот гнусный тупой галдеж –
значит, все же чего-то ждешь.
Что ты хочешь – благую весть и на елку влезть?
Катя мнит себя Клинтом Иствудом как он есть.
Катя щурится и поводит плечами в такт,
адекватна, если не весела.
Катя в дугу пьяна, и да будет вовеки так,
Кате хуйня война – она, в общем, почти цела.
У Кати дома бутылка рома, на всякий случай,
а в подкладке пальто чумовой гашиш.
Ты, Господь, если не задушишь – так рассмешишь.
И Господь подумал: «Что-то Катька моя плоха.
Сделалась суха, ко всему глуха.
Хоть бывает Катька моя лиха,
но большого нету за ней греха.
Я не лотерея, чтобы дарить айпод или там монитор ЖК.
Даже вот мужика – днем с огнем не найдешь для нее хорошего мужика. Но Я не садист, чтобы вечно вспахивать ей дорогу, как миномет.
Катерина моя не дура. Она поймет.
Катя просыпается, солнце комнату наполняет,
она парит, как аэростат.
Катя внезапно знает,
что если хочется быть счастливой – пора бы стать.
…Катя лежит с двенадцати до шести,
слушает, как прибой набежал на камни – и отбежал.
Катю кто-то мусолил в потной своей горсти,
а теперь вдруг взял и кулак разжал.
Катя разглядывает южан, плещется в лазури и синеве,
смотрит на закаты и на огонь.
Катю медленно гладит по голове
мамина разбинтованная ладонь.
Катя думает – я, наверное, не одна,
я зачем-то еще нужна.
Там, где было так страшно, вдруг воцаряется совершенная тишина.

• 
• 
•